Сквозь белый лист зимы

                                                         Перевод Наталии Огиенко
                                                     Translated by Nataliya Ogienko


 

* * *

Когда зима, в растерянности дикой
дыханье затаив, касается небес,
снежинок рой под ангельские крики
летит к нам в одеянии невест.

Ночь замирает, спит котёнком
на краешке бессонницы чудес,
так сладко спит, с наивностью ребёнка,
как может спать заворожённый лес.

When winter, in the wild confusion
bated the breath, touches the heaven,
swarm of the snowflakes under the angelic shouts
is flying to us in the dress of brides.

The night fades, sleeping like a kitten 
on the edge of the insomnia’s miracles,
sleeping so sweetly, with the childish innocence, 
how the fascinated forest can sleep. 

 

 


* * *

Цветная жизнь в причудливых красках
воображения прорастает сквозь белый лист
зимы под предводительством осенних слов
и выводит меня на весенний простор, где
зеленеют деревья и травы, а за окном идёт
снег, плод воображения Создателя.

Multicolored life in fancy colors of imagination
is growing through the white sheet of winter
under the leadership of autumn words and
leading me out to the spring space, where trees
and herbs are growing green, and it’s snowing
outside, the Creator’s fruit of imagination.

 

 


* * *

Солнца огненное бденье
на морозной глади света
в нотном обмороке пенья
будоражит память лета.

И уже стрекозы вьются
в коконах снежинок властных
и не могут прикоснуться
к зелени судьбы бесстрастной.

  

The fiery vigil of the sun

on the frosty surface of the light

in the notation faint of singing

disturbs the memory of summer.

And dragonflies are hovering already

in the cocoons of bossy snowflakes

and cannot touch

the greenery of the dispassionate fate.

 

* * *

Гроздья радостного снега,
виноградная лоза,
винный аромат побега –
сердцу хватит за глаза.

Блики солнечного света,
свита леденящих чувств,
берега души поэта,
ветки снежной сладкий хруст.

Не успели оглянуться –
гром молчанья оглушил,
и разбилось неба блюдце
в звёздной гавани души.

Облака рассветной пыли
отдышаться не могли,
догорели сны, забыли,
как костры видений жгли.

 

Bunches of joyful snow,
grape vine,
wine aroma of sprout –
the heart is completely fed up.

Glares of sunlight,
escort of frozen feelings,
coasts of poet's soul,
sweet crunch of snowy branch.

No time to look back –
the thunder of silence stunned,
saucer of the sky crashed
in the starry harbor of soul.

Clouds of the dawn dust
couldn’t catch their breath,
dreams burned down, forgot,
how they burned the fires of visions. 

 

 


* * *

Нависли вековые тучи,
душа земли начала ждёт,
ветров забавы день навьючил,
и караван снегов пройдёт
по долгой пустоте пустыни
и с небывалой высоты
обрушит яростные ливни
снежинок хрупкой красоты.
Есть в замирании мгновений,
немая пауза ночей,
где в чёрно-белом озареньи
на стороне уже ничьей
дыханье облаков колышет
блаженной тишины покой
и легкокрылый ангел слышит
органных звуков вечный строй.

Ancient clouds overhung,
soul of earth is waiting for the start,
day endorsed funs of the wind,
and caravan will go along
the long emptiness of desert,
and from the unprecedented height
will rain down violent torrents
of fragile beauty snowflakes.
There is in fading moments,
a silent pause of nights,
where in black-and-white flash
on the already nobody’s side
breath of clouds is swaying
a peace of blissful silence,
and angel with gentle winds hears
eternal order of organ sounds.

* * *

По недосмотру призрачной
зимы нежность на белой
постели в замках кристаллов
ютится. Крохи, крупицы
мгновений в гавани лунной
простились. Некуда деться.
Всюду осколки любви.

  

By an oversight of ghostly
wintertenderness on the white
bed huddles in the castles
of crystals. Crumbs, grains
of instants parted in the lunar
harbor. No place to go.
Everywhere fragility of love.

* * *

Глаза молчат,
не ведая пространства,
наверно, сгоряча
чтим ночи постоянство.

Наивен робкий снег,
напудрен, напомажен,
как долог зимний век,
но как порой отважен.

Eyes keep silence,

not knowing the space,

probably, in warm blood

we honor permanence of night.

Humble snow is naïve,

powdered, pomaded,

how long is winter age,

but how brave sometimes.

 

 

  

* * *

Зимы коровье вымя,
сугробов молоко,
и пенку иней снимет
холодною рукой.

Дыхание парное,
и ёжится мороз,
летят снежинки роем
сквозь хоровод берёз.

И месяц, словно парус,
плывёт в ночной глуши
и звёзд пасёт отару
на пастбище души.

Серебряной монетой
жизнь покатилась вдаль
по перелескам лета
в осеннюю печаль.

Cow’s udder of winter,

milk of snowdrifts,

and hoarfrost removes foam

with a cold hand.

New milk breath,

and the frost shivers,

snowflakes fly in a swarm

through a round dance of birches.

The moon, like a sail,

flies in the night wilderness

and grazes a flock of stars

in the pasture of soul.

Like a silver coin

life rolled away

by the copses of summer

into the autumn sadness.

* * *
 
Когда-нибудь и ты поймёшь,
как память обжигает душу,
и листьев золотая дрожь
тоску ночей ветрами глушит.

Кровавый сердца бунт горит,
и пенятся шампанским волны,
и барабан луны парит
над родиной в молчанье полном.

Табун отчаянных берёз
уносит дни в былое лето,
искрится на снегу мороз,
в сугробы тишина одета.

Так зарождается зима
восторженным смятеньем, песней,
и тень любви уже сама
томится в роще поднебесной.

  

One day and you will understand

how memory burns the soul,

and shiver of the golden leaves

muffles longing of nights by the winds.

Bloody riot of the heart burns,

and waves foam with champagne,

and drum of the moon hovers

over the motherland in a complete silence.

Herd of the desperate birches

takes the days into the old summer,

the frost sparkles on the snow,

silence is dressed in the snowdrifts.

Winter is born in such a way

by the enthusiastic confusion, by the song,

and the shadow of love itself

languishes in the under heaven grove.

   

* * *

Зарыться в тишину, в лохмотья листьев

и по ветру – иной дороги не найти –

став тенью тенора, великого артиста,                

тернистый путь чужой судьбы пройти.                   

У ожидания есть очертанья власти,

неужто оттого мы так зимой грустим,

белее белого невзгоды и напасти,                                  

и ночь похожа на Иерусалим.

Проснётся на стекле в поту холодном иней,

морозный пух лебяжий, увы, не ко двору,                     

а небо, небо, небо – утонет в море синем                                 

и в озаренье снежном начнёт свою игру.

  

Hide into the silence, into the rags of leaves

and to the wind – another way can’t be found,

becoming a shadow of a tenor, of a great artist,

to pass a thorny path of the alien destiny.

Expectations have the outlines of power,

are we really so sad in winter because of it,

miseries and troubles are whiter than white,

and night looks like Jerusalem.

Cold frost will wake up in a sweat on the glass

frosty swan fluff, alas, not to the court,

and the sky, sky, sky – will drown in the blue sea

and will start its game in snowy illumination. 

* * *

Хлеб-соль земли и снега –
роскошный каравай,
не скрыться от набегов,
страна, давай вставай!

Ждёт стойкие морозы
вал крепостной небес,
над полем боя прозы
струится дым чудес.
Скороговоркой снежной
щебечет тишина,
ночь будет тёплой, нежной
у звёздного окна.

Разбуженные птицы
предутренней порой,
как снег, начнут кружиться
и петь наперебой.

Bread-salt of the earth and snow –
magnificent round loaf,
no escape from the raids,
country, let's wake up!
Bond fortress of heaven
is waiting for the steady frost,
smoke of wonderland is flowing
over the battlefield of prose.
Silence is chirping
by the snowy tongue twister,
night will be warm and gentle
at the starry window.
Awakened birds
at the predawn time,
will start to circle, like snow,
and excitedly sing.