понедельник, 11 июля 2016 г.

Царскосельское лето



 
Стихотворный цикл
проиллюстрирован
акварелями
петербургских
художников 
Ольги Литвиненко и
Константина Куземы







ПЕТЕРБУРГ

Когда-нибудь бывали вы
На берегах реки Невы,
где леденящий холод вод
невольно за душу берет,
где туч свинцовых хоровод
купается в пучине вод,
где отражаются дома,
где сводят улицы с ума,
где одинокие мосты
с историей давно на «ты»,
где бренно все, как было встарь:
аптека, улица, фонарь,
знакомой Незнакомки след
и Блока бледный силуэт,
где так величественна грусть,
где понимаешь слово Русь,
где неизбежности восход,
где белый, белый пароход
качает сонную мечту,
где умираешь на лету...


 














* * *
 

Отверженный и вдохновенный край,
измученный болотами, дождями,
здесь на окраине ветров, где ад не ад и рай не рай
империя живёт свинцовым небом и вождями.

Размашистым непокорённым слогом и линией судьбы
каналы, парки, острова под невским неусыпным взглядом
уводят солнце на постой, и остаётся час ходьбы
до туч, идущих по мосту осенним лиственным парадом.

Всмотритесь в профиль облаков, курчавых, ветреных, желанных,
в них тайны прожитых мгновений, балов неукротимый рой
и стаи славных женихов, драгунского полка уланы,
красавцы все как на подбор, и жизнь ещё им кажется игрой.

Над покорённой тишиной парит имперская луна,
под стать Второй Екатерине на царственном престоле ночи,
такой же белой, как она, с бокалом красного вина
заката. Недолог век её, а дни её ещё короче.



 
















* * *

Повремени, зима, и осень отступи
на дождь с утра, на ветреную малость,
истории глава, земную суть яви,
пока заката не утихнет ярость.

Закат похож на вечности задворки,
на сруб дотла сгоревшего созвездья,
на лето, покатившееся с горки,
на молнии сверкнувшее возмездье.

Мосты Невы возносят к небу руки,
соединяют берега, молитвой чуть дыша,
в час белых площадей на белом виадуке,
как на коне, летит Петра душа.



 
















* * *

Мой друг отчаянно грустит
под небом солнечного Питера,
судьба-невольница растит
тюльпан ветров над невской литерой.

Ночь белых-белых лебедей
летит над северной столицей,
Синод прощает сны людей
не гаснущей в глазах зарницей.

Луна холодная вздохнёт
седою памятью прибоя,
Растрелли чудотворный гнёт
не даст блаженного покоя.

Коснувшись храма облаков,
Исаакий думами наполнит
сокровища былых веков
и о Петре невольно вспомнит.

Мой друг, поверь, грустить не надо,
прозрачней день, а ночь светлей,
и за решёткой летней сада
поёт в неволе соловей.




















* * *

Петербург.
Груб Растрелли, а у губ
Балтийского моря –
складки волн
и приливы ночей,
если солнце ничьё,
то и месяц ничей –
минарета вершина,
и всеядных ветров стон
греет осенью спины
парапетов блаженных,
и гудят проводов
обнажённые вены
с мыслями пленными.


















* * *

Бедолага с отвагой
никак не в родстве,
в красный дым
погружается влага,
мы горим,
и плывёт по Неве

в ржавых запонках ветра
то ли Федра,
то ли день-пилигрим,
и любви след простыл,
и сиеста разлук –

долгожданного лета
невеста,
по велению сердца
разводит мосты.

 
















* * * 

Чуб вихрастый волны
побережье заката тревожит,
и снимаются с якоря сны,
от судьбы не уйти,
и ветра в царской ложе
петербургских ночей
прокричат троекратное пли! –
и картечью вдали

заискрятся бенгальские звёзды,
и на Млечном Пути
расцветут долгожданные слёзы,

неужели пора
собираться в дорогу с утра?




 













 
* * *

С капитанского
мостика света
вижу осень

с корабельными
мачтами сосен,

остывающий ужин

заката, за столом

незнакомые гости,
хранители стужи,

волн шампанское
пенится страстью, 
в каждом тосте
Царскосельского лета
 
отреченье от власти,
продолженье балета.